Калейдоскоп стресса. - блог №101864

20:00. Вечер и одесское лето с 42 в тени. 

Роботе — конец. Домой-йййййййййй.

В атмосферу жизни: смеха, напряжения, пота и слез, и наслажденья...

К идиосинкразической смеси всех модальностей эмоциональных и когнитивных, а также прочих человеческих переживаний… С неоплаченными киловаттами и кубометрами, с некупленными вещами и продуктами, сплетнями и завистью соседей и родных, наглыми политиками и огалтелыми градусами по цельсию… Со смеющейся дочкой и ворчащей женой,радостью, тревогой, грустью стареющей матери… В жизненный бардак… только поскорей...

Я ехал домой в машине, не замечая людей и обычную обстановку на улицах… Состояние, скорее всего, напоминало деперсонализацию (чувство изменённости Я, утрата и отчуждение чувств, интеллектуальных  и эмоциональных переживаний, окружающее видится туманным, неопределенным, изменённым, звуки — отдалённые, чужие…), правда, продолжая тестировать реальность… а иначе — въехал бы в столб какой или ещё чего хуже...

Я как бы смотрел на себя со стороны. Предметом моего удивления было одновременное преживание деперсонализации и обездвиженности, скованности себя… Как же это было удивительно!

Ты — растерянный и «поверженный в прах», и ты же — наблюдающий себя… Самовоспоминание по Гурджиеву-Успенскому, где присутствует 2-ая стрелка внимания — не иначе… Да, нет же, нет… там работают сразу все 4 центра, ну… 2 — как минимум… Карусель мыслей… поток сознания… Точнее мощный сдвиг точки его сборки… Лааааа-дно, не буду гадать — в дистрессе всякое может казаться.

Спокойно (одеревенело) крутятся шестеренки в моих мозгах. Они обычно быстро крутятся, аж свистят...

ГАИ остановило, взяли права, молча, не споря дал визитку свою и сказал «Ты прав, сержант, я выехал на встречную… давай, штрафуй меня, давай, мочи злостного нарушителя… вот, наконец-то Вы поймали пол-колеса за двойной сплошной...». В голосе своем с удивлением наблюдал истерические нотки, наигранностью — и не пахло, просто играл, как актер перед зрителем.

Тот сперва «наехал», заполнил почти весь протокол, а когда я ему (тут Остапа понесло) равнодушно сказал, что уже смирился со штрафом в 50$… отдал мне права и сказал: «езжайте». Я без обычной для такого случая радости забрал документы и, не попрощавшись, уехал.

В голове переключались сразу несколько сегодняшних «сюжетных линий»: взгляд суициданта и мероприятия по «иммобилизации» его конечностей, надевания ему памперса с отвратительными подробностями госпитального «быта», поездка в магазин за продуктами и, главное, ощущение нереальности всего происходящего — как будто смотришь кино балканских кинематографистов…

Каша… гремучая смесь… и переполняющее всего себя чувство «отвращения», будто испачкался во что-то... Грязно и постыло, как в дешевом фильме ужаса, когда точно знаешь, что сейчас вот выскочит какая-то тварюка из-за угла и перепугает наивного главного героя фильма...

Суицид в наркологии — можно сказать облигатное (итал. obligato, «обязательный», необходимый, существенный) событие. У меня «на счету» — их уже несколько: законченный, незаконченный, шантажный и проч. Видел его последствия, работал с «выжившими» людьми, общался со многими суицидантами, которые «совершали" суицид. А привыкнуть сложно...

И почему, к этому нужно привыкать? Кто сказал такое? Что это за бред? Чей он? Кто это задачу такую поставил? Как можно? Или… можно… ???

Пол-часа назад он по обыкновению выкурил сигарету в курилке, зашел в палату и туго обмотав шею простынёй… просто пошел из жизни… уверенно… без предсмертной записки и шантажных «выходок» (например, демонстративное полосование тупой стороной лезвия ножа по кисти руки).

Сосед, случайно проснувшись, увидел и закричал — прибежала медсестра и врач. Потом — укол адреналина, массаж сердца, язык еле достали ложкой — но достали... Налицо — все основные признаки механической асфикции. Врач сказал: "… еще бы минута и… обычно на это нужно около 5-7 минут". Вспомнилось магическое число Миллера.

На меня смотрели серовато-коричневы, неподвижные, «гвоздящие» глаза Ивана. В палате тихо «журчал» телевизор. «Юра, дай закурить!» — сказал он, вперив в меня глазами… Цианоз кожи лица (особенно веки и вокруг глаз), мелкоточечные кровоизлияния в конъюнктиву — я только сейчас их заметил… и отвернулся… не по себе… как с учебника. 

«Дай закурить», — снова повторил выживший и его приподнятая в как ступоре рука (феномен восковой гибкости) опустилась на кровать. Пальцы рук — в волдырях от зажигалки — обычное следствие нарушения иннервации и кожной анестезии у психических больных.

Я молча «проглатывал» эти мегабайты информации — и почему я раньше этого не замечал… стоял минуту и молча смотрел на него, а он — мимо меня...

«Ваня… скажи… ты чего это удумал, а?» — спокойно, как бы не слыша его просьбу, сказал я и уставился в его глаза. Подумалось: «Сейчас я тебя пересмотрю… что мне в первый раз!.. в каком это глазу сущность по Гурджиеву? в левом? гляну в левый глаз… не убоюсь тебя… сейчас...».

Внутри все «заволновалось», не понятно как встрепенулось… попробовал вспомнить этапы кризисного консультирования… да где там… Моя мечащаяся душа напряглась в безвыходности отчаяния: вроде делать чего-то надо, а перепугу и ужасу — море разливанное…

Песня вспомнилась: «Смерть — побеждающий вечный закон — это любовь моя», и голос из песни этой, вдруг — какой-то фальшивый, гадкий, насмешливый… Как это «побеждающий»?, как можно — «вечный»? А жизнь? Что не вечна? Любовь...

«Ты чего себя душил, а?» — выдавил я из себя и сам же удивился спокойному своему голосу… подумал тут же: «как это я так спокойно говорю… вроде момент — в самый раз голосу задрожать...».

«А мне жить незачем» — спокойно ответил Иван. Я поразился — критика еще на месте!

«То есть?» — оживился и вздрогнул я, испытывая благодарность к нему — что молчание первым прервал...

«Инвалид я...» — глаза его не моргали, смотрели неподвижно «мимо» меня, от чего создавалось впечатление «сделанности» его слов, нереальности — как не он говорил… Я оторвался от его цианоза и покрасневших белков...

«Кто это тебе сказал такое?» — еще более оживился я активности Ивана.

«Дрожу весь» — и вот взгляд его коснулся моих глаз — думал страшнее будет, но, ничего, выдержал напряжение. После полугода употребления тропикамида с героином у Ивана начались необратимые нарушения двигательной активности: экстрапирамидные расстройства, восковая гибкость, тремор конечностей, аутичность, заострение преморбидных черт по дисфорическому (гневливо-злобному) типу и проч. Стресс жизни он купировал именно этой отравой. Жаль, но новая «сладкая парочка» завоевывает себе аудиторию в СНГ. 

«Ты не инвалид, и… (вот вру, а!)… через пол-года, при правильном лечении у тебя все восстановится...» — проговорил и вопрошающе посмотрел на Ивана, а он — вдруг глянул мне просто в глаза. Оттолкнуло, отбросило от «границы контакта» внутрь, в себя… Ушел я… сгинуло все...

Вот оно что! Что-то мелькнуло! Не объяснить это словами… вот граница… знаменитые «игнорамус, игнорабимус» Парацельса… грань за которую мне не попасть… Побеждающий вечный закон… Да, и слава Богу!

Не хочу я этого постигать, неееееееет, не над-аааааааааа!

В палату с шумом зашел дежурный доктор, сделал Ване инъекцию и сказал мне на ухо, проходя мимо: «сигареты ему не дам! у него ж асфикция была 3 часа назад, голодание кислородное...», — и ему, с полуоборота головы: «Лежи, Ваня, отдыхай… сегодня без сигарет! Так лучше для тебя будет...». Дверь захлопнулась, я отвернулся от койки Ивана, и поспешил в коридор.

Вспомнились у В.Шмакова: внутреннее и внешнее, своё и чужое, — и мне подумалось: «ну, увидел сегодня Иван своё внешнее… выпрыгнул за внутреннее… трансцендентировался… Только какой ценой?!»

Не-ееееееееет, пойду-ка я домой… и останусь во своем внутреннем, не прыгун я во вне. Слабак, наверное…

Снова дежавю: замелькали светофоры и перекрестки… Снова… подъехали ГАИ-шники и уехали (дай Бог им здоровьячка — подумалось), мелькнул магазин… кино закрутилось снова… Я понял, что воспоминание крутится в голове уже по 2-му кругу...

И тут же, вспомнилась смерть отца, на моих руках… ужас и холод нового, необычно жестокого для меня переживания умирания и смерти родной душечки. (Жестокого, но, как ни странно, переносимого, переживаемого.) Тут тоже веет чем-то из вне, чужим, не моим.

Как будто кадр сменился в объективе моего сознания, а я остаюсь на месте. Я как корпус того детского калейдоскопа, внутри которого складываются разнообразные узоры. Удивительные и радостные картинки — только крути калейдоскоп. А я свой и не кручу вовсе… сам крутится, да и картинки — чужие, не мои… Но почему не мои — это ж я там в кадре, это мое ПЕРЕ-живание, со-бытие (по М.Бахтину) с другими «стеклышками» моего (!!!) калейдоскопа.

Так мой это калейдоскоп или это чужие осколки складывают невыносимую мозаику? И почему стеклышки крутятся? Не хочу-уууууууу смотреть!

Очнулся — как Синбад в мультике от песен сирен, почти на выезде из города и сразу же замельтешил молитву:«Отче наш, Ти що єси на небесах, нехай святится ім’я Твоє...».

Прочел три раза, пролепетал с сухостью автоматизма… притихло все… а вот и дом… увидел своих. Всё, приехал… Все свое, знакомое… внутреннее...

Внутреннее моё, не выпрыгну я из тебя! Не дай, Господи! Заступись за меня! 

Вспомнилось: "… і не введи нас у спокусу, але визволи нас від лукавого. Бо Твоє є царство, і силa і слава, на віки вічні. Амінь".

Калейдоскоп получился у стресса такой: жизнь…  они... стресс… он… прыжок изнутри во вне… покой... смерть… я… моё… внутри… вне... чужое…