Заглядывая по ту сторону - блог №58922

Некоторыми своими мыслями, изложенными в виде этого рассказа, мне хотелось бы поделиться именно на нашем сайте — liveexpert.ru

Рассказ определенным образом связан с другими моими блогами — кто их читал, поймет, о чем я.

   … Я сидел в своем кабинете издательского офиса на Батурлинской и лениво ворошил стопку бумаг на столе. Каждый день здесь будто бы невзначай появлялись последние материалыготовящегося к публикации очередного номера газеты. Это было негласно заведённое правило. Никто никогда не просил меня вмешиваться в редакторский процесс, но благодаря этому правилу, иногда я вносил свои дельные поправки. Даже зарубил однажды весь номер, и за одну ночь мы с художественным редактором Ладой, двумя журналистами и верстальщиком "сваяли" к выходу уже совершенно новый продукт. Тогда я был страшно раздражён, что мне пришлось заниматься чужой работой, но моя творческая жилка и драйв нивелировала эмоции, и сотрудникам это всегда нравилось. Изображая покорность и опаску перед моим гневом, тем не менее я замечал, как они удовлетворённо и восторженно следят за движением моих мыслей, "хистом", в который я впадал, где надо вежливо подсказывают, в особо специфических местах берут на себя инициативу, а где и отдают ситуацию полностью в мою власть. Своеобразная игра в поддавки выливалась, как правило, в настоящий шедевр совместного творения.

   Вот и сейчас, скользя глазами по тексту какой-то из бумажек, я обнаружил некоторую стилистическую корявость. Как раз вошла Лада с чашкой кофе.

   — Ну-ка, подруга моя боевая, это кто писал?

   — Мироновна, кажется. Да-да, она. Новенькая. А что тут? — Лада взяла листок в руки, сосредоточенно замахала ресницами. Пока она читала, пытаясь понять, что мне там не понравилось, я спросил:

   — Бабулька какая-нибудь? Из бывших?

   — Почему бабулька?

   — Мироновна потому что!

   — А, нет! — рассмеялась Лада, продолжая читать. — Ей 22 всего. Это мы её так зовём. Пришла на собеседование, представилась Мироновной, а потом уж имя добавила — Ирина. Смущалась сильно. Вот и прилипло "Мироновна"...

   — Понятно.

   — Нет, она талантливая, с перспективой, я за неё взялась основательно, думаю, большой толк выйдет… Ага, вижу… Ну, это у неё детские болезни литератора — длинные предложения, мысль вот тут потеряла, не закончила одну, взялась другую развивать. Хм, а сразу не заметишь. У, какой Вы, Александр Семёнович, глазастый. А вообще, я в темах, которые она на себя взвалила, совершенно не сведуща.

   — Ладно, ладно, пусть исправляет. Иди, я побуду тут немного, ещё полистаю...

   Лада внимательно посмотрела на меня.

   — Уставший Вы, Александр Семёнович. Может, приляжете?

   — С чего бы? Кажется тебе, Лад. Иди, иди, пока не прогнал всерьёз.

   На мой миролюбивый тон Лада шутливо-обиженно скривила губы и быстро ушла.

   А я остался один, пил кофе и думал обо всём сразу: о жене, детях, Ладке, о новой журналистке Мироновне по имени Ирина (взглянуть бы на неё — вертелась мысль), о партнере Фишмане и странном сне про треснувшее окно. Невольно я посмотрел сквозь громадное, идеально намытое стекло в чистое синее небо.

   Бог знает сколько я так просидел, вошла Лада и положила на стол свежую распечатку.

   — Готово. Ирина скоренько всё исправила, хотела, чтобы именно вы посмотрели.

   — Какая Ирина? — не понял я, ещё находясь во власти раздумий.

   — Мироновна, — напомнила Лада.

   — Ах, да. Хорошо, гляну прямо сейчас.

   Заметка называлась: "Размышления о человеке". Она планировалась для приложения к газете, журналу "Познай-ка!", в его постоянную рубрику "Непознанное". Там было следующее:

   "… Логично предположить, что человек должен отличаться от животных (высших, разумеется) куда большим, чем просто наличием разума.

   Если умозрительно представить человека, лишённого его технологических достижений — раздеть, разуть, отнять источник энергии, технику, комфортное жилище, отобрать средства связи и Интернет, то он мало чем будет отличаться от животного. Во многом даже уступит ему. А именно — у человека снижена "естественная выживаемость", отсутствует предчувствие природных катаклизмов, он не может находить самку по запаху, он не слышит на многие сотни километров, как киты и другие подводные обитатели, не ориентируется в пространстве в беззвёздную ночь и т.п.

   Зато он разумен.

   Причём его разумность — это не очередная ступенька развития животного мира, это много больше.

   Если проследить различие (интеллектуальное, умственное) в животном мире между структурными группами в иерархии эволюционной лестницы (древа жизни), то таких резких качественных скачков, как в случае с человеком, не обнаружится.

   А нельзя ли предположить, что кроме очевидного интеллектуального превосходства человека над всем остальным животным миром, должны быть различия и физические в той же степени?

   А не то ли это, во что мы и верим, и не верим одновременно: телепортация, левитация, телекинез, телепатия и ясновидение?..

   Гипотетически неисчерпаемая власть человеческого разума над физической сущностью просто обязана превосходить в чём-то схожие возможности животного "интеллекта" над собственным телом.

   Какие только чудеса в животном мире мы не наблюдаем! Здравый смысл и логика выводят на очевидное белое пятно в познании человеком самого себя — он должен владеть чем-то большим, чем просто разумностью и способностью порождать технический прогресс. Ведь технический прогресс — лишь продолжение многих умений животного выживать в естественной среде и делать её комфортной для себя. Птица построила гнездо, обезьяна взяла в руку палку, человек изобрёл колесо, телегу, компьютер — вещи одного порядка, одного вектора развитии и отличающиеся лишь количественно.

   В то же время Разум слишком качественное свойство живой материи. Он не может не влечь за собой принципиально иной физический потенциал человека по сравнению с животными. Этот потенциал по каким-то причинам скрыт от нас...".

   Я вызвал Ладу.

   — Позови-ка сюда Мироновну эту, — не отрываясь от чтения заинтересовавшего меня эссе, попросил я.

   Ирина выглядела довольно скромной девушкой, без особой косметики, изысканности в одежде или манере держаться, но не лишённой какого-то скрытого обаяния и притягательности. В таких случаях возникает подсознательное желание вынести свой "модный приговор", раздеть, отмыть и вытолкать "приговорённую" на подиум в версии думающих стилистов.

   Девушка без приглашения и церемоний уселась напротив и с интересом уставилась на меня. Лада деликатно вышла, чуть задержавшись у двери, рассчитывая, что, возможно, я предложу ей остаться. Нет, такого предложения не поступило. Мы с Ириной остались одни.

   — Мне нравится, как ты размышляешь, если, конечно, это твои мысли.

   Я вопросительно посмотрел на девушку.

   — Мои. Я биофак заканчивала… Посещала курсы психологии, потом закончила журналистские. Немного работала лаборанткой в медицинском университете.

   — Во как! Когда же ты всё успевала?

   — Сейчас модно учиться, быть всесторонне образованной.

   — А потом и от нас куда-нибудь уйдешь.

   — Не исключаю.

   Мне импонировала её прямота. Мне захотелось с ней немного пообщаться.

   — Значит, ты считаешь, что вместе с этим великим чудом Разумом Бог дал нам ещё и кой-какие чудесные физические возможности, о которых мы не знаем?

   — Пользоваться не умеем, — уточнила Ирина.

   — А ты не считаешь, что технологические чудеса, которые нас окружают на каждом шагу, и есть то самое? Ни одно животное со своими зачатками интеллекта не способно сотворить великое произведение искусства, сочинить бессмертную и вполне материальную музыку, полететь к звездам, создать искусственный интеллект и виртуальный цифровой мир… Вот ты тут сама пишешь: "В скором будущем появятся технологии, позволяющие человеческому мозгу сливаться в реальном масштабе времени с другими умами, жить в виртуальной реальности и обрести бессмертие сознания: после физической смерти сознание может обитать в этой виртуальной среде. Новое качество приобретёт современное понятие "удалённого доступа", когда сознание научится управлять механизмом, искусственным телом или телом другого человека, как своим собственным. В этом случае неизбежно возникнет целая индустрия вокруг технологии переживания чужого опыта, как своего собственного. Это и СМИ, в которых новости можно будет уже не только увидеть, но и почувствовать телом очевидца, и новое искусство (заменяющее наше кино), и новая система образования (информацию и навыки не придется долго усваивать — подключил к сознанию необходимые блоки памяти – и готово). Посмотрите некогда вышедший фильм "Суррогаты", весьма впечатляюще иллюстрирующий мои размышления".

   — Не противоречие ли кроется в сказанном тобою, а, Ирина?

   — Нет. Я твёрдо убеждена, что научный прогресс и, как его материальное воплощение — технологический, лишь плод деятельности разума. Ну, сами смотрите: паук сплёл красивую, геометрически идеальную паутину, а паутинная нить уникальна по своим физическим характеристикам, она превосходит по прочности сталь, карбон и кевлар в десятки раз — Вы знали об этом? — Да, да. Вот вам пример шедевра искусства и технологического гения в одном флаконе. А человек: написал бессмертную Джоконду и покорил космос. В чём принципиальная разница? Её нет. Разница имеет лишь количественную характеристику. В первом случае — инстинкты, высшая нервная деятельность и результат эволюции, во втором — интеллект, разумность, как следствие той же нервной деятельности и эволюционного совершенствования. Но! — Ирина значительно подняла палец вверх и выдержала паузу. — Разум и инстинкт — категории, различающиеся принципиально, то есть качественно. Инстинкт не даёт его обладателю большого простора в экспериментах над своим телом. Разум же — всесилен и безграничен в своих возможностях. Если он способен манипулировать процессами вещество-энергия, раскрыть тайны происхождения материи, даже искусственно воспроизвести интеллект, значит его обладатель фактически Бог...

   Тут Ирина запнулась. То ли споткнулась о собственное умозаключение, то ли не была готова развивать мысль дальше, то ли просто выдохлась. Однако я был очарован красноречием, свободой изложения и познаниями молодой девчонки. За словом в карман не лезла, шпарила как с листа.

   Но оказалось, она просто уступала мне место в диалоге, вежливо предлагая активно оппонировать ей.

   — Ну что же Вы молчите? Спорьте, возражайте, говорите что-нибудь. Вам же есть, что сказать.

   Она ещё и не страдает комплексами, всё-таки я годился ей в дедушки. Я улыбнулся.

   — Намекаешь на то, что коли человек есть Бог, так обязан и левитировать, и перемещаться в пространстве, и общаться с себе подобными без посредства специального оборудования, да ещё черпать знания напрямую из космоса?

   — Именно это я и утверждаю. Но как я уже сказала, эти способности скрыты от нас. На них наложено табу.

   Она опять замолчала, испытующе глядя мне прямо в глаза, и многозначительно добавила:

   — Но не для всех.

   И тут со мной повторилось то, что происходит всегда спонтанно, независимо от моего хотения. Я "увидел" её мысли. И как только это случилось, девушка самодовольно заулыбалась.

   — Ну вот, — тихо произнесла она, — теперь можно увольняться. Больше в редакции мне делать нечего. Я нашла Вас.

   Я всегда считал, что никогда не смогу привыкнуть к своей странной способности, которая меня больше настораживала и пугала, но в этот раз мне впервые стало легко и благостно на душе. Я, наконец, видел перед собой человека, на котором можно было не проверять свои догадки. Она откровенно слышала мои мысли, а я её. Мы общались, молча глядя друг на друга. Я увидел мир её глазами. Душа и разум девушки предстали передо мной во всей свой естественной, первозданной наготе и восхитительной красоте. Мне было и конфузливо, и легко, и радостно одновременно.

   Мои мысли бежали вслед за её мыслями, а какое-то "боковое" видение скользило по последним строчкам Ирининого очерка:

   "В конечном итоге мы придём к революции нашего сознания, когда станем мыслить уже не образами как единицами мышления, а энграммами — частичками опыта. Так писал еще знаменитый Артур Кларк. А далее человек эволюционирует из материи разумной (идущей после материи неживой и живой) — в материю новой качественной ступени. И это уже не за горами".

* * *

   Всё. Прежняя жизнь кончилась. Я с благоговением перевернул страницу и своего дневника, и того прошлого, что предшествовало моменту встречи с Мироновной. Вчера я позволил Ладе подписать заявление Ирины "по собственному", оставив редактора в полном недоумении. Объяснять ничего не стал, отмахнувшись удобным для многих случаев и ни к чему не обязывающим словом "Потом". Вот только загадочные улыбки на лицах двоих: моём и Мироновны, давали излишне плодотворную пищу для домыслов сотрудников редакции. Тем более спешно засобирались и ушли мы с симпатичной девушкой вместе. Куда — знали только мы. А если бы знали и другие — вердикт был бы недвусмысленным.

   В этот день я оказался в гостях у Иры Мультатули. Да, такая вот смешная и редкая фамилия, как пояснила её владелица, она происходит от латинского multa tuli – «я много перенёс».

   Девушка жила на окраине города, в однокомнатной чистенькой квартире, куда мы примчались на моей машине за полчаса с учётом пробок на дорогах. Подробности жизни Иры я опущу, хотя это было бы интересно. Скажу только, что отца и маму она потеряла давно, воспитывалась в интернате. Из близких людей имела только старенькую и больную троюродную тётку, уже лет десять как определённую соцслужбами в дом для престарелых.

   Пока ехали, я рассказывал в основном о себе, такова была просьба Мироновны. Кстати, отчество в виде прозвища прилипло к девушке ещё в интернате, и именно на таком обращении она и настаивала. Ладно, Мироновна, так Мироновна.

   Я уж и не знаю, с чего начать… Как описать то, что словам не поддаётся? Попробую.

   Особый интерес моя спутница проявила к моей недавно открывшейся способности считывать некоторые мысли или факты жизни посторонних людей. Хочу напомнить самому себе, что речь идёт именно о посторонних. По отношению к близким чудо-свойство никак не проявлялось. Как не пытался, я не мог погрузиться в сознание своей Маши, к примеру, Софии, детей. Даже с сотрудниками и друзьями были проблемы. Какого характера? Поначалу иногда случались "чтения", но быстро затухали и прекращались вовсе. Будто Некто не позволял таких фамильярных подглядываний, если в чувствах моих к человеку было хоть какое пристрастие — любовное, сексуальное, дружеское, коммерческое. И, напротив: чем менее знаком мне был "объект", и чем ничтожнее оказывались наши отношения с ним, тем вероятнее видения, приходящие ко мне совершенно спонтанно. Даже термин придумал: дальнозоркость "чтения" — чем дальше человек, тем яснее читается.

   Мироновна, когда я ей рассказывал обо всём этом, уверенно заявила, что были бы у меня враги — я обнаружил бы не только "устойчивое чтение", как она выразилась (собственно от неё я и подхватил термин "чтение"), но и способность управлять им. Справедливости ради признаю, что врагов у меня действительно нет. Были, да вывелись все. Политику отношений давно строю таким образом, чтобы недоброжелателей или обиженных мною не было даже в потенции. Мирный я человек. Ира тоже призналась в убеждённом и принципиальном пацифизме.

   Когда мой рассказ полностью удовлетворил интерес Ирины Мультатули, мы допивали вторую чашку ароматного чая с печеньем. И я уступил слово гостеприимной хозяйке, давно сгорая от любопытства. Продемонстрированные ею способности к управляемому… даже не к чтению, а к диалогу, потрясли меня. Не могу быть неискренним с самим собой. Диалог, ведущийся на уровне сознания, опыта, сверхчувственного восприятия, мыслей — самых сокрытых от посторонних, а зачастую, и тебя самого — весьма эротичен уже сам по себе. А эффект, порождённый этим диалогом, сродни сексуальному экстазу. Получилось, что мы с юной Мироновной оказались во власти Эроса и Астарты? Нет, определённо, это круче. Ненадолго приоткрытое для меня сознание Ирины совершенно исключало двусмысленные и пошлые толкования её предложения: "Поехали ко мне, чайку попьем, поболтаем, познакомимся поближе, у меня есть, что сказать и показать". Предложение "прозвучало" (хотя, разумеется, никто услышать такого не мог бы при всём желании), вчера за минуту до увольнения молодой сотрудницы. Я не жалел о внезапной потере такого перспективного кадра, поскольку в мире, открывшемся мне, были куда более достойные "вакансии". И для Мироновны, и для меня, её мимолётного босса.

   Теперь боссом была она. Точнее учителем, а я стал учеником.

   Первым делом, мне хотелось поскорее узнать, откуда у неё такой дар, и почему она искала меня — ведь именно так и прозвучало: "Я нашла Вас" (за что такая честь?). На первый вопрос ответить было легче. С него она и начала.

   Ничем особенным не выделяясь, Мироновна, как, впрочем, и многие обычные люди замечала за собой некоторые эпизодические вспышки озарения, предощущения ключевых моментов своей судьбы, видела вещие сны и тому подобное. Ничего такого, чтобы считать себя избранной или отмеченной особой миссией. Но два месяца назад состоялась некая Встреча.

   Девушка произнесла это простое слово с такой значительностью, что у меня побежали мурашки по всему телу. Я даже вздрогнул. Видя мою реакцию, Ира удовлетворенно кивнула, став сосредоточенно серьезной, исполненной видимо долгожданной решимостью на какой-то шаг. Я знал, что это определённым образом касается меня, раз я здесь, что я играю, возможно, важную роль в жизни Ирины. Волнующая напряженность пронизывала всё пространство вокруг.

   — Сейчас я буду говорить, а ты слушай, — произнесла Мироновна, и я не понял, когда она перешла со мной "на ты", но задумываться над этим ни теперь, ни, тем более, потом не имело никакого смысла.

   — Двадцать пятое апреля, обычный день. Начинался как всегда, ничем не отличаясь от других. Ты его помнишь? Вот, вот. С чего бы. Пока и не пытайся вспомнить. Всему свое время.

   Только закончились занятия на курсах, я вышла на улицу и направилась к остановке. К той, с которой всегда ездила домой. Но направлялась я не домой, а в Широковку, на кладбище. Там были похоронены мои родители. Я узнала об этом не так давно. Доехала на "газельке" до КП, что на развилке кольцевой и Соколовского тракта, а там до кладбища километра три оставалось. Да вот туфлями новыми так ноги натерла, что идти совсем не могла. Встала на остановке, там ещё рядом базарчик небольшой: местные торгуют молочком, яйцами, грибочками, луком — дарами приусадебных хозяйств. Думаю, может из широковских кто поедет, довезет. Заодно надеялась про мать с отцом что-нибудь выяснить, могилку хоть покажут, если знает кто — я ведь впервые собралась.

   Недолго стояла. Машина несется, большая такая, бежевая. И что-то не так на дороге произошло. Тут — грузовики, целая колонна, тут — джип черный обгоняет бежевую. Навстречу им белый микроавтобус прямо в лоб летит. Рядом женщины стояли, мужчина с ребенком. Они аж отпрянули подальше от дороги. А меня, напротив, как сила какая-то чуть ли не на проезжую часть вытолкнула. Ведь вижу: вот бежевому бы остановиться, прижаться к обочине, пропустить этого идиота в джипе — все бы обошлось, успел бы проскочить! И всю картину, что должна сейчас произойти, как в кино наблюдаю. С трупами, кровью, горем родных. В последний момент поняла, что поздно, ничего уже не изменить, и встала как вкопанная...

   Ирина замолчала, глядя перед собой. А я смотрел на нее и прекрасно понимал, о каком случае она рассказывает. Весь город обсуждал ту страшную аварию, случившуюся в пригороде. Лобовое столкновение, три машины всмятку. Водитель джипа хоть и пострадал, но выжил. Ещё один, что в бежевой "Шевроле-Каптиве" ехал, отделался царапинами. Остальным не повезло, четыре трупа: две девушки в джипе, парень и его мать в мини-вэне. Свидетели настойчиво твердили, что ещё одна жертва была — девушка, стоящая на остановке. Её сбила одна из тех машин. Сбила, говорят, на смерть — человек десять это видели собственными глазами. Вот только труп исчез! Видели, как девочка кувыркалась по земле по направлению к кювету, как вещи её разбросало по дороге. Тут же кинулись искать, но тела не было — испарилось будто.

   А потом как-то уж слишком подозрительно разговоры стихли, и история практически забылась.

   — Вспомнил? — улыбаясь, смотрела Ирина на меня. — Большая шумиха тогда была, да? Никто не верил: как это так, все видели меня сбитую, а следов никаких не нашли. Экспертиза, правда, показала, что повреждения на передке машины совершенно свежие и характерные для наезда на человека, там и фрагменты одежды моей обнаружились. Милиция вынесла самый простой и правдоподобный вердикт, избавляющий ее от бесполезных поисков — жертва ДТП чудом выжила и, находясь в травматическом шоке, сбежала в неизвестном направлении. А ведь и верно. Я сбежала, и именно — в неизвестном направлении. Только в необычном смысле.

   Как сказал один человек, я случайно порвала ткань пространства и провалилась за его пределы. Не в потусторонний мир, не в параллельный, не в прошлое или будущее… Ты понимаешь, о чем я?

   — Увы.

   Мое существо пребывало в каком-то особом состоянии. Подобное, наверное, испытал бы рядовой зритель театра, если бы его внезапно во время спектакля пригласили из зрительного зала за кулисы, усадили на стульчик и предложили бы продолжить просмотр захватывающего действа с совершенно непривычной позиции. Постепенно, отходя от своеобразного шока, такой человек, скорее всего, вновь включился бы в процесс, но восприятие происходящего на сцене, когда виден еще и зал со зрителями, уже было бы совершенно иным.

   Мне пришлось немного напрячь волю, чтобы сохранять некоторое хладнокровие, в противном случае я рисковал поддаться эмоциям и нарушить представление, устроенное мне Мироновной. Поэтому на её вопрос, я ответил скупым "Увы", что подразумевало «Нет». И продолжал слушать.

   — Ничего, потихоньку, полегоньку. Я могла бы сейчас, конечно, "залить" в тебя всю информацию одним пакетом...

   — А может, так и сделать? — проявил я все же нетерпение.

   Ирина подумала немного и сказала:

   — А почему бы и нет. Ты мужчина сильный, прилично подготовленный к таким вещам.

   — Ну, так рискнем?

   — А какой тут риск? Я дозировать буду.

   — Господи! — воскликнул я. — Что ж вы за люди такие?! Кто и за что дал вам такие возможности — владеть ситуацией, регулировать, дозировать, управлять вещами, простым смертным не доступными? Объясни мне это, Ира! Особенные заслуги какие-то? Тогда перед кем? Перед Богом?..

   — Ты далек от истины в своем возмущении… Подобно человеку, никогда не садящегося за руль велосипеда: "Господи, да почему ж они так легко управляются с педалями и рулем! Это же невозможно!". Сядь, Александр, за руль, который я освоила чуть раньше, и вопросы отпадут. Сядь и крути педалями. Научиться никогда не поздно. Пару раз сшибешь коленки — не беда, быстрей научишься. Поехали!

  … Мне казалось, я упал лицом прямо на стол, а Ирина выбила при этом подо мной табуретку. Чувство несправедливости и обиды — первое чувство, посетившее меня. Но не более, чем на мгновенье. Затем — смирение, следом — умиротворение, и наконец...

   Я тогда не знал, как вело моё тело, в какой позе и где оно было, но ощущение реальности происходящего не оставляло сомнений, что я, именно я — весь целиком, с телом и сознанием, присутствовал в центре событий, развернувшихся передо мной.

   Я стоял рядом с девушкой, которую сразу же узнал, на обочине широкой асфальтированной дороги. Рядом — две женщины, мужчина с пареньком лет трех. Чуть в сторонке — несколько человек, сидящих на рыбацких стульчиках, ящиках и перевернутых ведрах. Перед ними импровизированные прилавки с банками, кульками, ведерками, корзинами. Местные придорожные торговцы. Мгновение — девушка подаётся вперед, в сторону шоссе, на неё несётся "Шевроле-Каптива" (вижу даже номерной знак — "Е 117 ОК"), её стремительно догоняет черный, светящийся многочисленными огнями "Гранд-Чероки". Слух режет визг тормозов, пронзительный сигнал и металлический хряск, подобный взрыву. "Каптиву" выбрасывает на обочину прямиком на девушку. Капот машины вздымается от соприкосновения с хрупким, сложившимся пополам тельцем. Звенит разбитое стекло фары, машина останавливается как вкопанная, споткнувшись о довольно высокий бордюр, а ноги девушки, отброшенной вперед, отрываются от земли. Белое платьице в горошек вращается, пачкается в грязи, в ещё не подсохшей после сошедшего снега и недельных дождей земли. Я оказываюсь настолько рядом, что испытываю на себе это вращение, удар о твердь, страшную боль; смешиваюсь с землей и… проваливаюсь сквозь нее, как в разорвавшийся брезент. А дальше начинаю переживать такое, что описанию не поддаётся. Но я попробую. Я сделаю это, каких бы умственных и словарных запасов мне не потребовалось...

* * *

   Не может быть изъяна в словарном запасе человеческого языка! Все можно выразить словами, даже печатными.

   Мы с Ириной потеряли ощущения тела, пространства и чувство времени. Впрочем, должен здесь оговориться. Хоть я и находился рядом, но забегая вперед, признаюсь, что мое тело мирно покоилось в сидячем положении у стола на крохотной кухоньке, а рядом сидела хозяйка квартиры — Ирина Мироновна Мультатули. Она держала мою руку и смотрела мне в глаза. А я смотрел на нее — как она говорит, смотрел и улыбался. А через минуту "очнулся". Но за эту минуту...

   Только что реальный, объемный, подвижный и живой мир в мгновение ока застыл и как будто отделился от какой-то своей подложки. От незаметной основы, которая, как выяснилось, является обязательным атрибутом и условием существования нашего мира. Для меня стало вдруг понятным выражение "незыблемость мира". Не-Зыблемость. Так вот, я увидел безусловную неустойчивость, мертвенность и условность этого мира. Вместо скульптуры из гипса, бронзы или камня — голографическая копия. Понимаете? Или фотографическое изображение, отделенное от своей бумажной основы, от самой фотографии… Вы можете это представить? Ведь так не бывает! — протестует разум. Подыскивая сравнение с увиденным, я набрел ещё на такое: оттиск почти сухой печати на ветхой промокашке вместо самой печати, с которой этот оттиск сделан.

   И вот эта мертвая, застывшая имитация мира, оказывается полностью подвластной тебе, как объемный макет или карта. Ты можешь смотреть на нее с любого расстояния, масштабировать, как тебе вздумается, вертеть перед глазами, выдумывать новые ракурсы, разглядывать в микроскоп, не имеющий пределов увеличения, или, напротив, удалять от себя на космические расстояния, складывать, мять и рвать. Меня преследовало ощущение непреодолимого дискомфорта от всего этого. Наверное, с непривычки. Зависимые от стереотипов чувства постоянно искали некую точку опоры или ориентир. Знаете, когда держишь перед собой карту или схему известной тебе местности, обычно соотносишь ее со сторонами света. А в каких-то случаях располагаешь ту же схему иным образом, например по ходу движения или как привык чаще видеть реальный пейзаж, отображенный на листе бумаги. А тут никакой привязки сознание не находило, и от этого становилось буквально дурно.

   Ну, и наконец, самое интересное, и трудноописуемое. Стоп-кадр, покадровая прокрутка, рапид — понятия привычные для кино. Хочешь — вперед передвигаешься на столько-то кадров, хочешь — назад. Останавливаешься, где надо, регулируешь скорость прокрутки и т.д. Но любой видео- или киноряд, как известно, дробится на кадры. Здесь же кадров нет. И прокрутки нет. И стоп-кадра. Плавные, размытые переходы от мгновенья к мгновенью — ещё можно понять и представить. Но как представить плавные и размытые переходы от объекта к объекту, от неживого к живому, от маленького к большому, от далекого к близкому и — наоборот?.. Здесь я теряюсь. Аморфная материя с условными точками-узелками, обозначающими конкретные детали: человека, машину, дерево, дорогу, цветок. Лишь внезапно обнаруженная способность восприятия позволяет не просто распознавать объекты, но и легко препарировать его от остального мира, и разбирать-собирать как конструктор "Лего". То есть, наряду с аморфностью соседствует очевидная дискретность.

   Я иногда увлеченно разглядываю замысловатый абстрактный узор напольной керамогранитной плитки в холле моего дома. Фантазия сама рисует любые самые реалистичные картинки. И каждый раз вижу разные. Бывает, найду уникальное изображение, бегу за фотоаппаратом, чтобы зафиксировать чудо — и не нахожу его! Однажды обнаружил причудливо изогнувшегося полуголого человека с выражением лица, полного ужаса. Битых полчаса пытался показать его жене — она так ничего и не сумела рассмотреть. А я вижу его всегда, из какой бы точки не смотрел на плитку.

   Вот и здесь нечто такое. Полная подчиненность разуму, фантазии и воле, управляемость и податливость этого мира, лишенного основы, повергала в ужас. "Где мы?" — звучал в голове вопрос. "В зазеркалье" — не утруждало себя сознание в подборе наиболее подходящего термина — из числа имеющихся в запасе или совершенно нового. "Где наш привычный мир?" — "В пространстве". "А где теперь пространство?" — "По другую сторону от тебя". "А где я?" — "В собственном сознании". "Что же тогда сознание?" — "Бог". "Что такое Бог?" — "Бесконечное сознание". "Где оно?" — "Вне пределов всего"...

   — Александр Семёнович! Саша, — позвала меня Ирина.

   Я, как рыба, пролежавшая несколько минут на сухом песке под лучами солнца и вновь погруженная в воду, очнулся. И почувствовал тошноту. — Сейчас пройдет, — уверено успокоила меня девушка.

   И действительно, дурнота мгновенно прошла.

   — Водички можно?

   — Конечно, — засмеялась Мироновна и подала стакан минералки. — Но это только тренировочный показ. Не расслабляться! Это то, что видела я собственными глазами, а ты воспринимал всё опосредованно, через меня. Ощущения будут несколько иными, когда ты сам попадешь в "зазеркалье" — так ведь ты определил для себя ТО место?

   — Именно так.

   — Само попросилось на ум, да? А у всех так.

   — У кого, у всех?

   — Кто в Комнату вхож. Есть такое место. Узнаешь ещё. Не торопись. А пока уясни себе, что твое тело оставалось здесь, за этим столом. Полноценный поход в Зазеркалье возможен только вместе с телом, правда оно значительно изменится.

   — Ир, а как ты вновь появилась? Тебя же искали. Как ты объяснила свое отсутствие?

   — Да очень просто. Пришла в милицию за сумкой, которую там потеряла. Сказала, что претензий ни к кому не имею, забрала вещи да ушла.

   — Так… э-э...

   — Нет, ну конечно, объяснение написала. Что когда машина некоего Александра Пшебержвицкого остановилась прямо передо мной, я в испуге оттолкнулась от нее, случайно задела платьем уже разбитую фару и убежала в страхе. Испугалась очень. Навестила родных на кладбище, куда и направлялась. Там успокоилась немного и уехала на попутке домой. К врачам не обращалась, ничего не болит, чувствую себя хорошо. Ещё, как свидетелю происшествия, пришлось точно описать, что видела. Указала, что виноватыми считаю двоих: водителя черного "Гранда-Чероки" и водителя "Фольксвагена-Транспортера". Парню из "Чероки" ведь ноги ампутировали по самый таз — ты в курсе? На вопрос: "Где два дня была?", ответила, что у подруги гостила. Но это — без протокола, чистое любопытство сотрудников. Естественно, перепроверять не стали, какое им дело...

   — И где ж ты была два дня? А выжила-то как?

   — А вот это отдельная история. Ты о ней в Комнате узнаешь. Ну что, готов? Пошли?

   — Пошли, если считаешь, что пора...

  * * *

   Я хотел спросить Ирину: "Как ты меня проводишь в эту, как ты выразилась — Комнату?", но не успел. Хоть знать бы сначала, что такое — эта Комната. И так впечатлений пережил достаточно, а тут опять что-то таинственное. День ещё не закончился, а столько всего! Батурлинская, Мироновна, Ирина Мультатули ( вот же фамилия!)… Меня она искала, видите ли! В гости позвала, чаем угощала, о себе рассказывала. В гипноз ввела. Авария, машины, трупы. Пространство, время, пространственные щели...

   16 июля, пятница. Предыдущую запись я сделал 10 июня. В последующие дни мне было не до записей. Сначала я подыскивал слова, чтобы описать пережитое, потом закружили новые приключения, а ещё немного погодя, я встретил человека, который, если руководствоваться аналогией с велосипедом, владел не только им, чтобы передвигаться с помощью двух колес, а вовсе не нуждался в каком-либо транспортном средстве.

   Я, кажется, был близок к ответу на вопрос, так и не заданный Ирине: почему она искала меня, а найдя, произнесла с облегчением: "Я нашла Вас". И не думал, что окажусь столь важной персоной в кругах, мне доселе неизвестных.

   Эти "круги" я встретил в так называемой Комнате. Кто первый ЕЙ придумал такое название, сейчас уже неважно. Я уж и сам привык. По мне так ОНА нечто совсем на "комнату" не похожее. Чувства замкнутости, как в любом помещении, там нет. Хотя некий объем присутствует. Поле, океан, облако — нет, не то. Охарактеризовать как пространство — тоже нельзя. Среда? Любая среда — все-таки наполнитель. Для рыб наполнителем океана, реки или аквариума является вода. Вода — среда обитания. Воздух — тоже среда обитания для кого-то, а для кого-то — земля. Материя в любом состоянии — наполнитель пространства. Мысль — наполнитель разума. А разум? Наполнителем чего является разум? Ну никак не души, и уж тем более не мозга! Если я мыслю, значит существую. Кто сказал? Декарт, кажется. Cogito ergo sum. И где же обитает мысль, и где фактически обитаем мы — мыслящие разумные сущности? Я пришел к выводу: вне плоти, материи, вещества, поля, пространства и времени существует нечто. И часть этого нечто, куда однажды забрела душа живого человека вместе с плотью, назвали Комнатой.

   Именно с плотью многим "посетителей" удается бывать в Комнате. Есть множество вариантов проникновению в НЕЁ.

   Ирина предложила мне в тот день — 10 июня — "прогуляться без одежды", как она выразилась. Это означало, что тело мое останется в ее квартире. Я улегся на диван, слился с сознанием Мироновны и очутился в новом для себя месте...

* * *

   — Ирина пришла, — прозвучал чей-то голос. Как многоголосый хор, окружающий тебя со всех сторон. Но голос принадлежал одному человеку.

   — И с ней еще один, Александр, — вторил другой голос, — уже который по счету. Новенький. Здравствуй, Александр. Осваивайся. Здесь все свои.

   — Пока Саша привыкает, я расскажу о Двери, — сказала Мироновна, ее не надо было узнавать — она как будто стала доступной не только всем органам чувств сразу, но и непосредственно Душе.

   — Вы все знаете, вследствие какого случая я попала сюда впервые. Да, это была дорожная авария. Меня сбила машина. Случайно — так и хочется сказать, хотя случайностей не бывает, это я твердо уяснила для себя. Я рассказывала, как увидела наш мир с изнанки, как мимолетно пронеслась перед глазами эта Комната, как я вернулась назад обновленной телесно и духовно.

   — Еще раньше ты поведала нам о своей жизни, — нарушил кто-то рассказ Ирины. Но реплика не показалась бестактной.

   — Да, вы уже хорошо знаете меня. Теперь я хочу поделиться впечатлениями, в которых, наконец, разобралась. Я о Двери. Она ведет из Комнаты туда, откуда, как мне кажется, трудно вернуться.

   Я не почувствовала ни удара, ни боли — только удивление, что все так неожиданно, быстро и не вовремя. Еще я успела подумать — смерть всегда приходит некстати. В глазах — яркая вспышка света и все окружающее я увидела в таких сочных, красочных тонах, четко, остро, как никогда. Увидела дорогу, людей, колонну грузовиков, столкновение машин, ахающих бабулек на обочине, весь пейзаж в округе и птиц в небе, даже лица водителей: удивленные, напряженные, испуганные; голоса: чертыхающиеся, кричащие, матерящиеся; переговоры по рации, биение сердец и дыхание каждого, кто находился там. И не только. К месту аварии с той и другой стороны приближались несколько автомобилей. Их владельцы и пассажиры уже издали поняли, что впереди происходит то самое ужасное, чего всегда опасается любой из сидящих за рулем и рядом.

   Я видела, слышала и чувствовала все описываемое не с какой-то конкретной точки, и даже не сверху, как иногда бывает в таких случаях, а как бы отовсюду сразу. При этом не было ощущения полета и падения тела на землю. Мой разум и сознание отделились от него. Можно подумать, что у меня не могло быть столько времени на восприятие огромного числа деталей, тем не менее, времени было предостаточно. Или оно остановилось, или сильно замедлилось.

   А потом случился провал.

   Я не могу его описать языком человеческих чувств: видела, слышала, осязала, переживала, испытывала… Само собой включилось какое-то надчувственное восприятие, превосходящее все известные нам с рождения способы взаимодействия с миром. Но, увы, язык ограничен, использую метафоры и сравнения.

   Прежде всего пришло осознание, что тело мое критически испорчено. Подробности повреждений опущу. Но мозг работал, а сердце еще билось. Сознание скользнуло в плоть, и его пронзила нестерпимая боль. От боли и страха я выскочила обратно. Куда обратно? Где нет боли, а тело видится со стороны. Я заметалась в панике. Мне хотелось жить, а жизнь стремительно ускользала. Я кидалась в тело, обжигалась болью и — выныривала на свободу. Здесь было хорошо и спокойно, там — страшно, больно и одиноко.

   И существо мое закричало, завопило, запаниковало. Именно — существо. Я уже в тот момент смогла сделать различие между "существом" и Душой. Существо — полутелесная форма нашего бытия, сознание в прочной связи с физическим телом. Душа — высшая форма нашей индивидуальности.

   Душа была спокойна и беспристрастна. Она взирала на все мои мучения свысока, она выжидала и даже, казалось, делала ставки — выйдет-не-выйдет. Кому-то покажется кощунственным такая аллегория — простите, так чувствовала Я.

   Мой ли голос прозвучал, чужой ли, я тогда не знала. Может быть, какая-то грань или часть многоветвистой Души моей передала потусторонний сигнал или сама его сгенерировала, но я, правда, восприняла это как голос. Бесполый и бестелесный.

   "Хочешь остаться — оставайся. Знаешь основание — получится. Нет — уйдешь. Уйдешь — не сожалей".

   И все. Вот так буквально прозвучало сказанное тем голосом. Для сомнений в серьезности и авторитетности, если так можно выразиться, никаких и быть не могло. И я начала лихорадочно думать. Сначала лихорадочно, потом мало-помалу успокоилась, а потом и вовсе поняла, что спешить некуда: выныривая из тела, я видела, что время замирало, а тело словно консервировалось. И никаких перемен в том мире, откуда я была выброшена бампером бежевого внедорожника, не происходило. Он превращался в размытое изображение на выцветшей фотографии, которую я спокойно держала в руках.

   Я ухватилась, и это было верное решение, за слово "основание". Я так его поняла: "обоснуй, мол, свое желание и необходимость остаться на земле в прежнем теле, найди серьезный мотив для продолжения жизни". Но было еще кое-какое значение этого слова!..

   Аргумент в пользу того, чтобы жить, я нашла быстро, и он сработал: "Я должна поклониться могиле своих родителей. Я должна родить и воспитать собственных детей, чтобы было кому помнить о своих предках. Мне предстоят важные для других людей дела. Я подарю им частичку себя". Вот так, не думая, экспромтом, по порыву Души. Мне стало совсем спокойно и даже радостно, я поняла, что если и не выживу, то задача моя каким-то образом все равно реализуется. Кстати, интересный момент! Как могут реализоваться задуманные планы, если ты умер? Я потом поняла, но об этом как-нибудь в другой раз.

   Спокойно и радостно мне стало, но уверенности в том, что раздолбленное тело оживет, не было и близко.

   Тогда я подумала о втором значении слова "основание"...

   Ну как это описать?..

   Опять повторюсь, что мое состояние находилось в форме "существа" — не Души и не тела. Так, что-то среднее. И это «среднее» пребывало словно на какой-то подложке материального мира. И не там, где можно ходить, дышать и видеть, что творилось вокруг: парень из "Шевроле", кривясь от боли, вываливается через пассажирскую дверь и, одержимый найти меня, со страхом заглядывает под машину, поворачивается как раз в ту сторону, где лежит мое тело. Одновременно с ним, какой-то дальнобойщик из третьего по счету от головы колонны "камаза" концентрирует взгляд на еще скатывающуюся в кювет девушку, то есть на мне. Мир снова замер. А я тем временем продолжаю думать и вслушиваться в собственные ощущения.

   Подложка, каркас, полотно, ткань, основание. Я физически ощущаю это нечто, на чем я "лежу". Это нечто живет, вибрирует, дышит. Оно неоднородно и имеет определенную структуру. Мой разум пытается осознать новую грань мироздания, его ранее неведомый мне слой. Кажется, я вижу на нём присутствие чего-то еще. Я чувствую и знаю, что он не единственный – этот слой — дальше есть какое-то пространство, объем. Там целый мир, который я могу воспринимать, как наш привычный мир на земле, ускользающий от меня навсегда. Делаю какие-то движения, какие-то волевые усилия и… проваливаюсь в некую прореху.

   Опять же не премину повториться. Все очень условно, иносказательно, образно. Провал шел долго. Пузырьки. Не иначе как пузырьки — это то, что я испытывала. Прорывая упругую пленку одного, проскальзываю в другой, и так долго-долго. В одном из таких пузырьков обнаруживаю группу живых людей, они спокойно общаются, что-то рассказывают друг другу, спорят. Я удивляюсь: откуда тут люди? И в каких-то странных формах, как многочисленные отражения друг друга в сложной галерее зеркал. Так я увидела нашу Комнату...

   Это недолго длилось. Остальные пузырьки были пустые. А может мне только так казалось. Наконец, я уткнулась в Дверь.

   Не надо меня пытать. Дверь и точка. Самое близкое к истине сравнение. Я толкнула ее. И она распахнулась. Даже показалось — тяжело и со скрипом.

  … За Дверью был мир. Он почти не отличался от нашего. Я стояла на коленях. Вокруг зеленая стриженая трава — газон. Газон, тянущийся широкой полосой вдоль еще более широкой дороги. По ней неслись в несколько полос автомобили. А за ними высились дома-небоскребы. В голубом небе — птицы, чуть выше — мелькание невиданных устройств явно транспортного назначения, а еще выше — Солнце, такое же, как у нас. И такие же, как у нас звуки, и похожие на наши запахи...

   Я недолго прожила там. Новый мир принял меня и даже не хотел отпускать. Я готова была там остаться. Но встреча с Сашей, который пришел со мной в Комнату, остановила меня от такого шага и вернула обратно.

   Комната молчала и слушала. Никто не смел перебивать Ирину. Только внимание всех постояльцев и посетителей теперь невольно переключилось на новенького. Все уже знали, что его зовут Александр, но какова его связь с рассказчицей — не видел никто. А странно — в Комнате все прозрачны. И "разговоры" с " рассказами" носят весьма условный характер. Общение, обмен информацией здесь происходят, конечно, не так, как мы привыкли на "земле".

Из личных архивов (фрагмент дневниковых записей моего друга Александра Афанасьева – «Первое знакомство с Комнатой»).