Почти полтора года я встречался с девушкой, чье прошлое было омрачено двумя неудачными, безответными любовными связями (в настоящее время ей 25 лет, по знаку зодиака она — близнецы). В юности, когда она училась в художественном заведении, девушка уделяла внимание своему внешнему виду, даже можно сказать, что она одевалась со вкусом, делала себе интересную прическу. Теперь же, равно как и последние 2-3 года, она за собой практически не следит — носит длинное, достающее едва ли не до самых пят, старинное черное платье (в духе старообрядцев), похожее на мешок, в которым дремали мышки, зимой она надевает на голову серую продолговатую шапку, напоминающую чехол для чайника, темное, невзрачное пальто (не подумайте обо мне плохо, ведь, несмотря на специфический гардероб моей девушки, я все равно ее очень сильно любил). Она не желала носить новую одежду, за исключением тех случаев, когда я дарил ей кофточки, футболки, приятные, нежные по цвету и материалу свитерки, теплые носочки, и так далее (вообще же она любила получать от меня разнообразные подарки).
Думаю, становится ясно, что она мало беспокоилась о том, как к ней отнесутся незнакомцы, какую реакцию вызовет ее неоднозначный вид. Хотя не сомневаюсь, что множество современных людей, представителей так называемого «общества успеха и потребления», отнесли бы ее к числу аутсайдеров, чудаков и круглых неудачников в социальном понимании.
Также следует добавить, что увядшие цветы ей нравились несколько больше, нежели «живые», яркие и ароматные. Она специально ждала, когда подаренный ей букет роз абсолютно увянет, после чего хранила их в вазочке в своей комнате.
Казалось бы, девушка лишила свой мир каких-либо красок, чуть ли не «боготворила» черный цвет, зацикливалась на своей любви к монохромному видению мира, рисовала темной растекающейся по листу гуашью во многом однообразные картины (в буквальном смысле, поскольку она является художницей).
Помниться, ей приходилась по нраву некая холодность и отстраненность, девушка чувствовала себя в безопасности, в своеобразной гармонии, когда погружалась во внутреннее хладное пространство. Однажды зимой мы гуляли на территории старинного монастыря, и я заметил, что там не только царит холодная температура, но и само место словно бы пронизано холодным настроением. Холодной энергией. На что она ответила, дескать, ей как раз по душе подобная атмосфера.
По моему мнению, она, как и, вероятно, большинство сложных, духовно развитых людей искусства (и еще, что немаловажно, молодых), была довольно-таки противоречивой фигурой. С одной стороны девушка стремилась к некоей аскезе, к духовному пути, ощущала позыв поселиться среди дикой природы, затеряться в неведомых краях, чтобы разорвать все связи с прошлым и его действующими лицами, достичь этакого перерождения, а иногда и вовсе победить государство, машину порабощения, тотального контроля (как ни странно, в юности девушка охотно симпатизировала заключенным, потому как, согласно ее словам, хорошо их понимала, ведь они пытались сделать что-то с установленными всюду рамками и законами, запретами и ограничениями). С другой — она, будучи художницей (причем в широком смысле, поскольку девушка занималась не только живописью, но и авторским кино), все-таки жаждала признания. Ее привлекали культурные, добродушные фестивали, мероприятия, лишенные «звездного» пафоса, ажиотажа, оглушительного шума. Ей хотелось побывать в обществе активных творческих людей, мучительно бьющихся над какой-то идеей, увидеть тех, кто осваивает новые для нее формы искусства (например, мультипликацию).
Но, к сожалению, гордая поза творца привела к тому, что ее эгоцентризм увеличился до пугающих размеров. И, как это ни удивительно, такая гордыня соседствовала рядом с заниженной самооценкой в целом. Своими результатами в искусстве она как будто бы компенсировала неудачи в социальном плане (пусть и неосознанно). Например, в течение длительного времени она не могла устроиться на работу, и оставалась на попечении родителей или сестры, за что ей было чрезвычайно стыдно (доходило до того, что она намеренно не просыпалась по утрам, точнее, старалась продолжать свой сон, дабы не возвращаться в реальность). Вместе с тем она испытывала отвращение к своей внешности, считая себя некрасивой, и если неожиданно замечала свое отражение в окне, то иногда даже пугалась. Спрашивается, зачем человеку, порывающемуся раз и навсегда покончить с концепцией государства, обрести покой и умиротворение где-нибудь в глуши, сосредоточиться на творческой и духовной работе, столь изрядно комплексовать в связи со своим лицом или фигурой? Я не мог поверить, что для нее это настолько важно, всегда считая, что она выше подобных треволнений, что ее озадачивают иные, более возвышенные проблемы. К тому же я постоянно утверждал, что люблю ее такой, какая она есть, и в моем представлении она очень даже симпатична и привлекательна (но тем не менее девушка парировала мои ответы следующим образом: ты так говоришь потому, что видишь меня глазами влюбленного человека*). Пожалуй, единственное, о чем ей следовало бы позаботиться, это отношение к своей одежде* (да и к жизни как таковой; другими словами, еще не все было потеряно, она могла бы многое изменить в лучшую сторону), ей попросту было необходимо сбросить с себя воображаемую старушку, которая душила в ней некогда жизнерадостную молодую особу.
* Нужно добавить, что она весьма часто переворачивала сказанное с ног на голову, — если я говорил о ее положительных качествах, о тех или иных достоинствах, то она старалась тут же опровергнуть мое мнение, правда, исключительно односложно, без замысловатых доводов и аргументов. То есть примерно так: «Нет, это не правда. Я не такая, как ты думаешь. Все совсем наоборот».
Кроме того, моя бывшая девушка была категорически против своего потомства и супружества как такового. Она считала, что наша планета без того перенаселена людьми. Так зачем тогда рожать на белый свет очередного ребенка? В отношении семейной жизни ей, наверняка, тоже практически все не нравилось. Она давно и очень твердо решила, что такой тандем, как муж и жена, ей абсолютно не подходит, быстро превратит ее жизнь в тюрьму, где расставлены камеры наблюдения, по этажам ходят вдоль и поперек строгие охранники, хмурые надзиратели в униформах (девушка боялась тотального контроля со стороны мужчины, в том смысле, что он мог постоянно спрашивать о том, куда она собирается пойти, с кем она будет проводить время; притом она выдумала себе такую заведомо негативную ситуацию, невзирая на то, что у нее совершенно не было опыта совместной жизни с противоположным полом, потому как предыдущие ее любови жили далеко от ее родного города или же отдавали предпочтение иным особам).
Вообще же она обладала особым талантом удивлять сумбурными и диковинными, подчас взаимоисключающими фразами, своего рода постулатами или правилами жизни. С каждым разом, когда она произносила их в нашей беседе, мне казалось, будто предо мной появляется совсем другой человек, расставшийся с убеждениями предыдущего. Девушка могла заявить, что ей совсем не нужен молодой человек, поскольку она представляет собой «гермафродита», и, следовательно, способна на все, в частности отогреть и защитить себя по-мужски. Иной раз девушка сухо либо жестко выдавливала из себя слова о том, что она вообще не будет связываться с таким явлением, как любовь, пока не постигнет ее в полной мере, а разобраться в том, кого она любит по-настоящему, ей удастся, наверное, ближе к старости (кстати, ее интересовала перспектива стать бабушкой, отчего-то ее пленил этот старческий опыт, о котором она начала грезить преждевременно). Между тем в остальное время барышня как будто бы оттаивала и приходила в себя под воздействием элементарной ласки, приятного массажа, ласковых прикосновений, комплиментарных и прочих серенадных посвящений. Но при всем при этом наутро ее настроение могло резко измениться, как если бы прошлой интимной ночи не было и в помине. Другими словами, она снова становилась недовольной жизнью и просила о том, чтобы ее оставили в покое. И, честно сказать, подобный неоднозначный характер, наделенный, должно быть, элементами истерии и неврастении, меня стал крайне утомлять. Равно как и ее громадный эгоизм, равнодушие к проблемам и событиям из жизни близкого человека (она могла обратить на них внимание только в том случае, если ее настроение было превосходным), безответственность (боюсь, после зачатия ребенка в данной ситуации она повела бы себя так, как ей заблагорассудится, – то есть, поиграв с ним некоторое время, удовлетворив возможные материнские фантазии и быстро пресытившись ими, она оставила бы его на воспитание мужу или своим родителям). Увы, она не была похожа на человека, на которого можно было бы рассчитывать в трудную минуту.
Нужно отметить, что девушка страдала от навязчивых страхов, каковые, как мне кажется, родились ввиду давнего происшествия. Дело в том, что несколько лет тому назад она путешествовала автостопом, и водитель, в машину которого она забралась, изъявил желание ее изнасиловать. Благо, девушка вовремя покинула автомобиль и сумела скрыться от злоумышленника. Тем не менее испуг и потрясение, полученные в результате такого опыта, до сих пор дают о себе знать. Она признавалась, что ее преследует некая сущность, иногда принимающая материальную форму в виде подозрительных мужчин, следящих за ней в вагонах метро. Да и вообще девушка представляла в своем воображении разных таджиков/армян, которые охотятся на одиноких дам где-то недалеко от гаражей. Впрочем, силуэты реальных мужчин в вечерних дворах или те, кто дожидался транспорта на остановке с иной стороны тихой улицы, ее тоже предельно настораживали.
Хотелось бы почитать профессиональный анализ ее личности, тонкую характеристику от психолога. Что бы Вы ей посоветовали? Какие, может быть, имеются у нее нарушения или отклонения? Как разобраться в столь противоречивой, запутанной и, по-видимому, травмированной своим прошлым личностью? Можно ли получить от Вас развернутый психоанализ?
Благодарю!
|
|||||||||||||||||
|
|||||||||||
|
|||||||||||
|
|
|